Генерал Сорви–Голова. «Попаданец» против Британско - Страница 8

К тому времени за Арсениным прочно закрепилась репутация хорошего, умелого штурмана и надежного товарища. Свое мнение по этому поводу Всеслав сформулировал достаточно точно: «Служба, она для того и служба, чтоб по ней ввысь расти» и перевелся с «Владивостока» на «Петербург» на должность старшего помощника капитана. Вот тут он и узнал, почем фунт лиха и долго еще вспоминал о трудностях службы штурмана, как о веселых и беззаботных деньках.

Мало того, что старпом на пароходе в ответе за все: и за команду, напившуюся и устроившую драку в иноземном порту, и за надежность судна в походе, так помимо этого старший помощник на судах Доброфлота еще и суперкарго. В общем – адская работенка. Кто знает – тот поймет.

Учет провизии и воды как в балластных, так и в питьевых цистернах это старпома обязанность. Ну и что, что баталёр есть? Вы, сударь, старпом? Вот и извольте соответствовать. Экипаж по жилым помещениям разместить снова старпом. Судовые работы контролировать — снова старший помощник добро пожаловать! И нечего на боцманов пенять ежели, что не так. За два часа до выхода доклад капитану о готовности службы к рейсу, а за пятнадцать минут — о готовности судна к отходу. Матросов по судовым службам распределить как тут без старпома обойтись? А уж если не дай Бог и практиканты вдруг на судне объявятся… Ну и, конечно же, ведение документации по всем и всяческим учетам от технического состояния своего заведования до местонахождения последней гайки на борту. А еще старший помощник (на то он и помощник капитана) составляет и корректирует судовые расписания, ведомости ремонтные готовит; планы проведения учений, осмотров, проверок не только готовит, а и их выполнение обеспечивает. Судовую книгу приказов старпом видит чаще, чем Библию, ну и, конечно же, тьфу–тьфу–тьфу чтоб не сглазить, непосредственно руководит действиями экипажа по борьбе за живучесть судна. Да! Еще не следует забывать, что старпом несет ходовые вахты с четырех до восьми часов и с шестнадцати до двадцати часов. И это далеко не все, что старпом на судне делать обязан…

Возникает закономерный вопрос: а спать–то ему, бедному, когда? Такой же закономерный ответ: учитесь, сударь, полномочия делегировать!

Но как бы трудно не приходилось, Арсенин справлялся. Почти два года он прослужил в должности старпома на «Петербурге» избороздив Дальний Восток вдоль и поперек. Его судно ходило в Китай, Малайзию, два раза навещали Японию.

Матросы экипажа достаточно быстро поняли, что с новым старпом не забалуешь. С офицерами на судне установились дружеские, но без панибратства отношения.

Капитан парохода — морской волк старой школы Рудольф Егорович Гутан, обошедший в своей время вокруг света на корвете «Баян», строгий, но вместе с тем веселый и заботливый, являлся несомненным авторитетом для Арсенина. На судне про Гутана шутили, мол, он единственный из моряков, которому постоянные плаванья не помешали породить аж трех сыновей и дочь. Рудольф Егорович более чем довольный прилежанием своего старшего помощника, собираясь через пару лет подавать в отставку, прочил Арсенина на свое, то есть капитанское, место.

По правде сказать, расположение капитана Арсенин заслужил еще в самом начале своей службы расторопностью, проявленной во время спасения французского военного транспорта «Коломбо» в Красном море, за которое Гутана правительства Французской республики наградило орденом Почетного легиона.

Скорее всего, так бы и встал Арсенин на капитанский мостик «Петербурга», но в 1890 году, во время рейса с Сахалина в Одессу, он подхватил малярию.

Малярия свалила его в Суэцком канале. Отправляя своего старшего помощника в Одесский морской госпиталь, Гутан даже прослезился, чего за умудренным опытом эстляндцем ранее никогда не замечалось. Позднее, уже в девяносто четвертом Арсенин узнал, что Рудольф Егорович умер от туберкулеза в Каире. В память о капитане он, втайне от всех, по старому морскому обычаю пролил за борт корабля стакан водки, ибо мало кого уважал так, как Гутана.

Болезнь отобрала много сил, но это не помешало Арсенину вернуться во Владивосток сразу же, как только он встал на ноги. Поскольку свободных вакансий в пароходстве не имелось, Арсенин взял двухмесячный отпуск, во время которого навестил родителей. Однако, к моменту его возвращения во Владивосток ситуация не изменилась — на морских судах вакансий капитаны, старшие помощники или хотя бы штурмана не требовались, а уходить на речные суда Арсенину не хотелось.

В один из майских дней Арсенин сидел в открытом кафе на Китайской улице, когда случайно услышал разговор двух немецких матросов, пивших пиво за соседним столом. Матросы делились впечатлениями о русском городе и порте, высказывая сожаление, что такой хороший пароход, как «Аделаида» будет служить диким русским и ходить по варварским местам. Заинтересовавшись беседой матросов, Арсенин обратился к ним на немецком, чем сразу же расположил к себе собеседников. Через десять минут беседы, бокала вина для себя и пары кружек пива для матросов, Всеслав располагал информацией о том, что моряки служат в экипаже, который буквально день назад привел в порт Владивостока новое грузовое судно из Гамбурга. Ранее судно принадлежало компании Hamburg–Amerikanischen Packetfahrt AG, а теперь им будет владеть Морская Компания Жюля Бринера.

Резонно рассудив, что для нового судна нужен новый экипаж и, вновь надеясь только на удачу, Арсенин направился на Алеутскую, где располагалась контора компании Бринера.

К его удивлению, через несколько минут после того, как он изложил одному из клерков свое желание встретиться с владельцем компании, рассчитывая в лучшем случае лишь записаться на прием, тот же клерк проводил его на второй этаж здания, где находился кабинет Бринера. Услужливо отворив перед Арсениным двери, клерк моментально исчез из поля его зрения. Бринер оказался довольно таки высоким мужчиной лет сорока пяти. Из–за мясистого носа, окладистой бороды, пышных усов и круглого животика, под черным шелковым жилетом он чрезвычайно напоминал Александра Дюма–отца и Жюля Верна вместе взятых. Говорил он по–русски очень чисто и почти без акцента, разве что иной раз несколько непривычно ставил ударения в словах.