Генерал Сорви–Голова. «Попаданец» против Британско - Страница 18

К оглавлению

Позабудьте про мелочи,

Рюкзаки бросьте в стороны,

Нам они не нужны.

Доскажите про главное,

Кто сказать не успел еще,

Нам дорогой оставлено

Полчаса тишины…

Я всегда улавливал настроение слушателей – и в клубе, и на конкурсах, а тут… Легкое раздражение, что приперся какой–то чудик и поломал кайф – вот и все. Мне бы вернуть гитару Егорке да пойти по своим делам (включающим в себя ужин, просмотр любой подвернувшейся телепрограммы и переживания по поводу сегодняшних неприятностей и завтрашней взбучки), но накатило что–то такое, на идиотском упрямстве замешанное.

…Раскатилось и грохнуло

Над лесами горящими.

Только это, товарищи,

Не стрельба и не гром.

Над высокими травами

Встали в рост барабанщики.

Это значит – не все еще,

Это значит – пройдем.

И я вдруг понял, что не для них пел. Для себя. Как будто каждое слово сдвигало какой–то камушек в завалах, давным–давно образовавшихся в моем внутреннем мире… «Это значит – не все еще… Это значит – пройдем…»

Неделя, не заладившаяся с понедельника, и дальше катилась по той же расхлябанной, разбитой колее. В довершение моих неприятностей вдруг оказалось, что в этом месяце я получу рекордную для меня зарплату. Понимаю, что большинство родителей моих учеников сочло бы цифру смехотворной, однако ж я, увидев ее в расчетке, слегка обалдел от счастья. Заслуженного, между прочим, счастья. Три недели кряду пахал и за Марь Ванну, ушедшую на больничный, и за пионервожатую, уволившуюся вообще из нашей бесперспективной конторы. Знал бы я, чем это, блин, счастье обернется! Родной коллектив отреагировал не поздравлениями и дружескими пожеланиями, а завистливыми взглядами в спину и молчаливым бойкотом. Вообще–то, мне к подобному отношению не привыкать (или в аутсайдерах ходить), но я наивно полагал, что бойкоты – это забава двенадцатилетних пацанов, эдаких нравственных максималистов, ан нет! Оказалось, что наши рано постаревшие и разочарованные во всем, кроме нового сериала, тетушки отнюдь не пренебрегают подобным развлечением.

Казалось бы, после шумных Алевтининых нотаций и клеймления это сущий пустяк. А чувство такое, как будто бы этим молчанием все нутро выжигается, хоть на луну вой, хоть на стенку лезь.

Ну, я и полез. Только не на стенку, а в бутылку. Не просто так полез, между прочим, а чинно, с соблюдением традиций – вечером в пятницу под бубнеж теленовостей о том, как у нас все хреново. Слился, так сказать, в единодушном порыве с народными массами. И даже зеркало перед собою поставил, потому как моё отражение, искаженное экраном телевизора еще до употребления первой рюмки весьма смахивало на рожу удавленника. А вешаться я не собирался. На фига мучится подобным образом, если в аптечке полно колес.

Хотя так далеко мое саморазрушение пока еще не зашло. Поэтому вместо того, чтобы взять пластиковую коробку с лекарствами, я потянулся к рюмке. Заглотив три по тридцать (ну истинный американец, блин! Настоящий ковбой…из Мухосранска…) и, не опошляя священный процесс банальной закуской, я, испытав потребность в собеседнике, ухватил пульт и начал лениво щелкать по каналам в поисках чего–то жизнеутверждающего. Видят Бог и Аллах, что в этот момент я даже Петросяну был бы рад. К счастью, обошлось без Ваганыча. Кликнув …дцатый по счету раз, я наткнулся на канал про экстремальные виды спорта и следующие двести грамм выкушал, отдавая каждой новой рюмкой честь то ли героям, то ли безумцам. Отчаянно им завидуя. Когда количество выпитого зашкалило за триста грамм чистого продукта, пошел ролик про отчаянных школьников – последователей киношных ямакаси. Еще пару рюмок я с удовольствием следил за их кульбитами, а потом вспомнил оторви–голов из восьмого «А». Тех самых, что со школьной крыши сигали. Эх! Сейчас бы их мне да под горячую руку! Ух, я бы им! Услышав бравурную реплику мое самосознание презрительно фыркнуло, язвительно ухмыльнулось и констатировало, что тогда бы восьмиклашки мне б и наваляли… А фигли пьяному чудику люлей не навешать? Или просто – спрыгнули бы и смотались, А чего? Они ж прекрасно понимали, что я вдогон за ними ни за что не прыгну. Или спрыгну?

Эта мысль закусила меня настолько, что последующие полчаса я провел в душевных терзаниях и даже водки выпил всего пару рюмок. В конце концов, устав безрезультатно ломать голову, я встал из–за стола и поперся на улицу. Может, для того, чтобы уж точно сломать голову, в самом прямом смысле слова. Да, и бутылку с собой прихватил. А чего? Вечерок отнюдь не майский, до школы – полчаса пехом, всяко–разно чуток протрезвею, а в бутылочке, в родимой еще добрых сто грамм плещется. Как раз «наркомовская» доза для храбрости.

Сторож Василич не дремал. Он у нас старик сознательный. Все ж таки правильная была мысль – показаться ему в окошко, а не шариться по территории, аки тать в нощи. А то ведь Василич – дед мнительный, нажмет на тревожную кнопку, и тогда мне уж точно небо с овчинку покажется. Настолько далеко мой основательно подогретый спиртным героизм не простирается.

– Алик, чевой–то ты? – заботливо поинтересовался Василич, выглядывая из дверей. – Забыл чево?

– Гуляю, – ляпнул я первое, что пришло в голову. Да и правда, что ее по пустякам ломать–то буду, когда глобальное грядет?

– Соскучился, что ли, по работе? – хохотнул Василич. – Так заходи, гостем будешь, я тебя чаем напою.

Вот чего–чего, а чаю я точно не хотел.

– Нет, спасибо. Я еще погуляю.

– Ну, погуляй, – покладисто кивнул сторож. Прикрыл дверь, через мгновение выглянул снова: – Алик, у тебя точно все в порядке?