— Всё, батоно капитан, — устало перевалился через комингс будки Туташхиа. — Ящики, что для буров везем, погрузили, припасы на несколько дней тоже. Раненого в первом вагоне уложили, Лев и Нико там же сидят.
— Отлично. Давай, машинист, потихонечку трогай! – довольно улыбнулся Арсенин. — Да! Гудок при отходе давать не надо. Уходить будем согласно традиции вашей нации, то есть не прощаясь.
Железнодорожник через плечо злобно зыркнул в сторону капитана, и ничего не сказав в ответ, потянул за какой–то рычаг. Состав дернулся, лязгнул металлическими сочленениями, окутался паром и под перестук колес неторопливо покатился вперед, постепенно набирая скорость.
— Дато! Ты за машинной командой присмотри, а я пока по вагонам пройдусь, — сказал Арсенин, когда бронепоезд проехал пару миль. — Может, чего хорошего найду, а нет — так просто гляну, как чего у англичан устроено.
— Я присмотрю, батоно капитан, – кивнул Туташхиа. — Только нет там ничего интересного. И ходите осторожно. Особого перехода нет, только дырки в бортах, где вагоны друг на друга смотрят, прорезаны. Не ходили бы вы до утра. В темноте упасть можно.
— Не волнуйся, Дато! – улыбнулся Арсенин. — Меня в шторм и при пяти баллах с ног не валило, а тут не качка, так, покачивание.
Не обращая внимания на тихое, сказанное еле слышным шепотом пожелание машиниста свалиться и свернуть себе шею, капитан перебрался в соседний вагон.
Как и говорил абрек, ничего интересного собой вагон представлял. Обшитая сталью коробка с прорезями бойниц в металлических стенах, патронные ящики вдоль бортов – вот, собственно, и всё. Арсенин собрался вернуться, но, для очистки совести, решил заглянуть в последний вагон. Тот ничем не отличался от своего собрата, только в дальнем углу валялась куча какого–то тряпья. Капитан уже занёс ногу, чтобы перешагнуть обратно, как вдруг куча зашевелилась, что–то всхрапнула по–английски и вновь застыла. Вынув револьвер, Арсенин осторожно подобрался к тряпью и ткнул её сапогом, уперевшись во что–то мягкое и податливое. Видя, что куча на его прикосновение не реагирует, капитан пнул её еще раз, но уже сильнее. Тряпки, оказавшиеся на поверку несколькими солдатскими шинелями, отлетели в сторону, и с металлического пола с трудом поднялся молодой парень в помятом офицерском кителе.
— Кто вы такой?! – взвел курок Арсенин. — Что здесь делаете?
— Я–й–а?! – переспросил англичанин, мотая головой в попытке окончательно проснуться. – Я ч–ч–чел–л–ловек и я здесь сплю! А вы, собственно, кто такой и какого черта в меня этой железкой тычете?!
— Я — волонтер бурской армии, — чуть приврал Арсенин, морщась от запаха перегара. — Вы, соответственно, военнопленный и обязаны отвечать на мои вопросы!
— Я в плену? – удивился офицер, прикладывая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах. — Вот так фокус… Съездил, называется, за легкими деньжатами…
— Мне еще долго ждать ответа?! – зарычал Арсенин, с трудом подавляя желание хорошенько встряхнуть пьяницу за шкирку. — Или чтобы иметь возможность нормально говорить вам надо еще галлон–другой виски в себя влить?
— А есть? – оживился офицер, но увидев отрицательный жест Арсенин, вновь погрустнел и попытался принять строевую стойку:
— Меня зовут Уинстон. Уинстон Леонард Спенсер Черчилль. Военный корреспондент газеты «Дейли Мейл», к вашим услугам, — с трудом сфокусировав взгляд разбегающихся глаз на капитане, офицер переспросил:
— Я в плену, говорите? Ну тогда я еще посплю, с вашего позволения или без такового, – сочтя свой долг выполненным, Черчилль аккуратно опустился на кучку шинелей и через пару секунд захрапел.
Арсенин, размышляя, что же делать дальше, некоторое время оторопело смотрел на нежданного пленника. Не придумав ничего путного, он с чувством сплюнул на пол и пошел за Троцким, намереваясь приставить того в качестве часового, а самому вздремнуть часок–другой.
— Просыпайтесь, батоно капитан, — тряхнул его за плечо Туташхиа, — англичане вокруг.
Разлепив глаза, Арсенин взглянул на брегет, с удивлением констатировал, что проспал не менее пяти часов, и перевел вопросительный взгляд на абрека.
— Мы два поста спокойно проехали, – невозмутимо продолжал тот, не сводя дуло маузера с напряженных спин машиниста и кочегара, — а эти явно остановить нас хотят.
Выглянув в прорезь щита, Арсенин увидел, цепь солдат в красных мундирах, растянувшуюся вдоль насыпи, и корнета, усиленно размахивающего руками.
— Тормозите, — буркнул капитан, сдирая с себя куртку. — Тормозите, кому сказал! – открыв верхнюю половину створки, он высунулся в проем, сверкая нательной рубахой, перекрещенной ремнями подтяжек, и заорал хриплым спросонья голосом:
— Какого черта вам нужно, корнет?!
— Это я вас хочу спросить, каким чертом вас занесло на наши позиции?! – англичанин, пытаясь рассмотреть Арсенина, задрал голову, отчего его и так юное лицо, приняло выражение как у удивленного ребенка. — У меня на счет вас распоряжений не имеется!
— А такое слово: «приказ» доводилось слышать?! – Арсенин, состроив как можно более свирепую физиономию, судорожно соображал, как ему выкрутиться из создавшегося положения. – И вообще! Как вы обращаетесь к старшему по званию, наглец?!
— Простите, сэр! – побледнел корнет. — Но вы без мундира, и я не знал вашего звания, сэр… Я просто хотел узнать, кто вы такие, сэр.
— Свои, кто же еще, — примирительно буркнул Арсенин, — чужие здесь не ходят. Что вы там про позиции говорили, корнет? Карта с разметками есть?