— Аккуратно положите оружие на пол, — прошептал по–английски невидимый ему человек, — и не дурите. Я спущу курок быстрее, чем вы успеете закричать или дернуться.
19 ноября 1899 года. Деревня Сайлент–Хилл
Скрипнув зубами от бессильной злости, Арсенин с силой отбросил винтовку, очень надеясь, что лязганье падающего оружия привлечет хоть чьё–то внимание. Шума не получилось – мягкий ворс ковра, покрывающего пол, почти полностью поглотил стук.
— Теперь два шага вперед и медленно поднимите руки, — с заметной иронией хмыкнул невидимка. — И даже не вздумайте еще раз попытаться привлечь внимание друзей.
Судорожно пытаясь найти выход из создавшегося положения, Всеслав вместо указанных двух шагов сделал три и, задрав руки вверх, замер посереди комнаты, так что бы его силуэт был виден любому возвращающемуся в холл.
— Отлично. А теперь повернитесь ко мне лицом и опуститесь на колени. Мед–лен–но.
Повинуясь приказу, Арсенин плавно опустился на пол и прикинул, сможет ли он при первой же возможности откатиться в сторону и выхватить револьвер. Шансы на удачу были минимальны: слева громоздилась массивная тумба, справа – диван. Укрыться от пули ни за тем, ни за другим он не успевал, но все же решил рискнуть. Если нет возможности спастись самому, то нужно хотя бы предупредить друзей. Как бы ни повернулась ситуация, в любом случае невидимке придется стрелять, а уж Туташхиа позаботиться, чтобы стрелок не белом свете не зажился.
— Всеслав Романович?! – так и не выйдя из темноты, по–русски протянул незнакомец донельзя удивленным тоном. — Какими судьбами?! Вы–то здесь что делаете?!
— Владимир Станиславович? – не менее удивленно пробормотал Арсенин, узнав голос Кочеткова. — А вас какими ветрами сюда занесло?
— Э–э–э, нет, батенька, — Кочетков, отрицательно махнув револьверным стволом, остановил пытающегося подняться Всеслава. – Может, вы на меня обиду и затаите, но пока я не услышу, какого черта вы здесь, а не на «Одиссее», я предпочел бы видеть вас безоружным и не столь подвижным. И вот еще что! Объяснения должны быть весьма убедительными!
Облегчено переведя дух, все же осознание собственной беспомощности под прицелом чужого оружия к категории приятных эмоций никоим образом не относится, Арсенин начал свой рассказ. Оставаясь внешне беспристрастным, он поведал и о грузе динамита, с началом войны попавшим в разряд запрещенных товаров, и об аресте судна, и о своем визите к коменданту, и о происшедшем инциденте. И если сцену своего освобождения из узилища он преподнес со всеми подробностями, украсив её ироничными эпитетами и сочными гиперболами, то рассказ о визите в лавку колониальных товаров, смущаясь, предпочел уложить в несколько слов.
— Занимательнейшая история, — восхищенно выдохнул Кочетков, — а главное – правдивая. Уж я–то вижу. Как до Отчизны доберетесь — изложите её в виде романа. Отбоя ни от издателей, ни от поклонников не будет. Вот только одного я так и не понял: а в эти забытые Богом края, вы как попали–то?
— Да видите ли, Владимир Станиславович, — немного помявшись, начал Арсенин чуть смущенно. — Мы когда из околотка уходили, нам по пути пролетка повстречалась, а в той пролетке — Перси Скотт, комендант тамошний… — и, пытаясь подобрать слова, дабы рассказ об убийстве выглядел не столько откровенно–кровожадным, замолчал.
— И встреча сия оказалась судьбоносной, — чуть недоверчиво фыркнул геодезист. — Комендант проникся осознанием вины, рухнул ниц и попросил о небольшом одолженьице – прокатится до сей деревеньки. А что? Примирительные поездки в Париж существуют, так от чего ж и до Сайлент–Хилла не проехаться?
— Можно сказать и так, — недовольно буркнул Арсенин, слегка уязвленный тоном собеседника. — Комендант радости нашей встречи не перенес и того–с… отправился в края великой охоты. А в наследство оставил портфельчик с бумагами различными, среди коих присутствовал доклад некоего агента «Фиалка» о намерении буров переправить в Трансвааль матрицы для печатания денег и об операции по перехвату оных.
— И чьей же стороне вы хотели предложить свои услуги? – абсолютно безразлично спросил Кочетков. — Бурам или колониальным властям?
— Не знаю, понравится ли вам мой ответ или нет, — насторожился Арсенин, — но мы собирались помочь именно бурам…
— А что так? — прищурился Кочетков. – Помнится, вы противостояние империи и республик иначе, как мышиной возней не называли, и относились к нему совершенно индифферентно. А нынче — такая метаморфоза… Или вы решили бриттам все обиды припомнить, вырыть топор войны — и в путь, пока пепел Клааса стучит в сердце?
— Тут много чего в один узел связалось, — смутился Арсенин. — Хотя, по чести сказать, лично для меня важнее всего оказались меркантильные доводы. Подумалось, что если мы бурам поможем, и они той же монетой отплатят. Можно и звонкой. Тогда как в том, что англичане от дивного зрелища моей тушки, болтающей в петле, откажутся, я сильно сомневаюсь.
— Каковы бы ни оказались причины, заставившие вас решиться на столь отчаянный поступок, — задумчиво произнес Кочетков после небольшой паузы, — мы, как и прежде, на одной стороне, что не может не радовать. Опустите руки и устраивайтесь поудобней. Да! Заодно прикажите вашему абреку прекратить в меня целиться. Право слово, лишние дырки в шкуре не нужны ни ему, ни мне.
Дождавшись, когда Всеслав поднимется, Кочетков, двигаясь стремительно и бесшумно, как–то неуловимо для постороннего глаза преодолел расстояние от укрытия до Арсенина и, дружелюбно улыбаясь, протянул капитану руку.